Неточные совпадения
Едва успев продрать глаза, Угрюм-Бурчеев тотчас же поспешил полюбоваться на произведение своего гения, но, приблизившись к реке, встал как вкопанный. Произошел новый бред. Луга обнажились; остатки монументальной плотины в беспорядке уплывали вниз
по течению, а река журчала и
двигалась в своих берегах, точь-в-точь как за
день тому назад.
Шел он торговыми улицами, как бы
по дну глубокой канавы, два ряда тяжелых зданий
двигались встречу ему, открытые двери магазинов дышали запахами кожи, масла, табака, мяса, пряностей, всего было много, и все было раздражающе однообразно.
Черные массы домов приняли одинаковый облик и, поскрипывая кирпичами, казалось,
двигаются вслед за одиноким человеком, который стремительно идет
по дну каменного канала, идет, не сокращая расстояния до цели.
День был воскресный, поля пустынны; лишь кое-где солидно гуляли желтоносые грачи, да
по невидимым тропам между пашен, покачиваясь,
двигались в разные стороны маленькие люди, тоже похожие на птиц.
Все молчали, глядя на реку:
по черной дороге бесшумно
двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом в отражение огня на воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до
дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Но только Обломов ожил, только появилась у него добрая улыбка, только он начал смотреть на нее по-прежнему ласково, заглядывать к ней в дверь и шутить — она опять пополнела, опять хозяйство ее пошло живо, бодро, весело, с маленьким оригинальным оттенком: бывало, она
движется целый
день, как хорошо устроенная машина, стройно, правильно, ходит плавно, говорит ни тихо, ни громко, намелет кофе, наколет сахару, просеет что-нибудь, сядет за шитье, игла у ней ходит мерно, как часовая стрелка; потом она встанет, не суетясь; там остановится на полдороге в кухню, отворит шкаф, вынет что-нибудь, отнесет — все, как машина.
Она вечно
двигалась, делала что-нибудь, и когда остановится без
дела, то руки хранят прием,
по которому видно, что она только что делала что-нибудь или собирается делать.
На другой
день пошел я смотреть лошадей
по дворам и начал с известного барышника Ситникова. Через калитку вошел я на двор, посыпанный песочком. Перед настежь раскрытою дверью конюшни стоял сам хозяин, человек уже не молодой, высокий и толстый, в заячьем тулупчике, с поднятым и подвернутым воротником. Увидав меня, он медленно
двинулся ко мне навстречу, подержал обеими руками шапку над головой и нараспев произнес...
Раздетые до пояса и в штанах, засученных
по колено, китайцы осторожно
двигались в воде и что-то высматривали на
дне моря.
Бывали здесь богатые купеческие свадьбы, когда около дома стояли чудные запряжки; бывали и небогатые, когда стояли вдоль бульвара кареты, вроде театральных, на клячах которых в обыкновенное время возили актеров императорских театров на спектакли и репетиции. У этих карет иногда проваливалось
дно, и ехавшие бежали
по мостовой, вопя о спасении… Впрочем, это было безопасно, потому что заморенные лошади еле
двигались… Такой случай в восьмидесятых годах был на Петровке и закончился полицейским протоколом.
Перед ним
двигалось привидение в белом и исчезло в вестибюле, где стало подниматься
по лестнице во второй этаж. Крейцберг пустил вслед ему пулю, выстрел погасил свечку, — пришлось вернуться. На другой
день наверху, в ободранных залах, он обнаружил кучу соломы и рогож — место ночлега десятков людей.
И
движется, ползет, громыхая и звеня железом, партия иногда в тысячу человек от пересыльной тюрьмы
по Садовой, Таганке, Рогожской… В голове партии погремливают ручными и ножными кандалами, обнажая то и
дело наполовину обритые головы, каторжане. Им приходится на ходу отвоевывать у конвойных подаяние, бросаемое народом.
По городу грянула весть, что крест посадили в кутузку. У полиции весь
день собирались толпы народа. В костеле женщины составили совет, не допустили туда полицмейстера, и после полудня женская толпа, все в глубоком трауре,
двинулась к губернатору. Небольшой одноэтажный губернаторский дом на Киевской улице оказался в осаде. Отец, проезжая мимо, видел эту толпу и седого старого полицмейстера, стоявшего на ступенях крыльца и уговаривавшего дам разойтись.
Слева сад ограждала стена конюшен полковника Овсянникова, справа — постройки Бетленга; в глубине он соприкасался с усадьбой молочницы Петровны, бабы толстой, красной, шумной, похожей на колокол; ее домик, осевший в землю, темный и ветхий, хорошо покрытый мхом, добродушно смотрел двумя окнами в поле, исковырянное глубокими оврагами, с тяжелой синей тучей леса вдали;
по полю целый
день двигались, бегали солдаты, — в косых лучах осеннего солнца сверкали белые молнии штыков.
И сделалась я «героинею
дня».
Не только артисты, поэты —
Вся
двинулась знатная наша родня;
Парадные, цугом кареты
Гремели; напудрив свои парики,
Потемкину ровня
по летам,
Явились былые тузы-старики
С отменно учтивым приветом;
Старушки, статс-дамы былого двора,
В объятья меня заключали:
«Какое геройство!.. Какая пора!..» —
И в такт головами качали.
— А я опять знаю, что
двигаться нельзя в таких
делах. Стою и не шевелюсь. Вылез он и прямо на меня… бледный такой… глаза опущены, будто что
по земле ищет. Признаться тебе сказать, у меня
по спине мурашки побежали, когда он мимо прошел совсем близко, чуть локтем не задел.
— Где, папаша? — спросил Павел и, взглянув
по указанию полковника, в самом
деле увидел, что
по едва заметной вдали дороге
движется какая-то черная масса.
И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом
деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было
по ней совершенно невозможно: надо было
двигаться шаг за шагом!
— Вот так и сидит, и буквально
по целым
дням одна-одинешенька, и не
двинется, гадает или в зеркальце смотрится, — указал мне на нее с порога Шатов, — он ведь ее и не кормит. Старуха из флигеля принесет иной раз чего-нибудь Христа ради; как это со свечой ее одну оставляют!
Заглядывая в желтую яму, откуда исходил тяжелый запах, я видел в боку ее черные, влажные доски. При малейшем движении моем бугорки песку вокруг могилы осыпались, тонкие струйки текли на
дно, оставляя
по бокам морщины. Я нарочно
двигался, чтобы песок скрыл эти доски.
В голове Кожемякина бестолково, как мошки в луче солнца, кружились мелкие серые мысли, в небе неустанно и деловито
двигались на юг странные фигуры облаков, напоминая то копну сена, охваченную синим дымом, или серебристую кучу пеньки, то огромную бородатую голову без глаз с открытым ртом и острыми ушами, стаю серых собак, вырванное с корнем дерево или изорванную шубу с длинными рукавами — один из них опустился к земле, а другой, вытянувшись
по ветру, дымит голубым дымом, как печная труба в морозный
день.
Я принялся писать. Пока я излагал историческое развитие этого
дела в чужих краях, все у меня шло как
по маслу; но как только я написал: «обращаемся теперь к России» — все стало в пень и не
движется.
Заводи, заливы, полои, непременно поросшие травою, — вот любимое местопребывание линей; их надобно удить непременно со
дна, если оно чисто; в противном случае надобно удить на весу и на несколько удочек; они берут тихо и верно:
по большей части наплавок без малейшего сотрясения, неприметно для глаз, плывет с своего места в какую-нибудь сторону, даже нередко пятится к берегу — это линь; он взял в рот крючок с насадкой и тихо с ним удаляется; вы хватаете удилище, подсекаете, и жало крючка пронзает какую-нибудь часть его мягкого, тесного, как бы распухшего внутри, рта; линь упирается головой вниз, поднимает хвост кверху и в таком положении
двигается очень медленно
по тинистому
дну, и то, если вы станете тащить; в противном случае он способен пролежать камнем несколько времени на одном и том же месте.
Разорванные в нескольких местах порывами ветра, они точно обрушились, но остановленные посреди падения, мигом превратились в груды фантастических развалин, которые продолжали
двигаться, меняя с каждою секундой свой цвет, величину и очертание: то падали они друг на дружку, смешивались, растягивались тяжелыми закругленными массами и принимали вид исполинских темно-синих чудовищ, плавающих
по разъяренному морю; то росли, вздымались, как горные хребты, и медленно потом расходились, открывая глубокие долины и пропасти, на
дне которых проносились клочки других облаков; то снова все это смешивалось в один неопределенный хаос, полный страшного движения…
Целые
дни Фома проводил на капитанском мостике рядом с отцом. Молча, широко раскрытыми глазами смотрел он на бесконечную панораму берегов, и ему казалось, что он
движется по широкой серебряной тропе в те чудесные царства, где живут чародеи и богатыри сказок. Порой он начинал расспрашивать отца о том, что видел. Игнат охотно и подробно отвечал ему, но мальчику не нравились ответы: ничего интересного и понятного ему не было в них, и не слышал он того, что желал бы услышать. Однажды он со вздохом заявил отцу...
Васса. Ну иди, Людка, иди… (Осталась одна.
Двигается по комнате осторожно, как
по льду, придерживаясь за спинки стульев, покашливает, урчит.)
Дела… Растут
дела… (Хочет сесть, но не решается. Стоит спиной к двери.) Доктора, что ли, позвать?
Но с этого случая недоразумения с Васькой Соловьевым и его присными прекратились, парни были трезвы, а если напивались, то подальше от глаз, и сам Щеголь
двигался покорно, неслышно и ловко; и уже несколько раз, будучи расторопен, самостоятельно
по поручению Жегулева выполнял некоторые
дела и назывался в этих случаях также Сашкой Жегулевым.
— Те же дикари, — сказал он, — которые пугали вас на берегу, за пару золотых монет весьма охотно продали мне нужные сведения. Естественно, я был обозлен, соскучился и вступил с ними в разговор: здесь, по-видимому, все знают друг друга или кое-что знают, а потому ваш адрес, Молли, был мне сообщен самым толковым образом. Я вас прошу не беспокоиться, — прибавил Эстамп, видя, что девушка вспыхнула, — я сделал это как тонкий дипломат.
Двинулось ли наше
дело, Дюрок?
Дорн. Там превосходная уличная толпа. Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом.
Движешься потом в толпе без всякой цели, туда-сюда,
по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и начинаешь верить, что в самом
деле возможна одна мировая душа, вроде той, которую когда-то в вашей пьесе играла Нина Заречная. Кстати, где теперь Заречная? Где она и как?
Когда печальная процессия
двинулась по дороге, Яша шел далеко впереди, сильно размахивал руками и громко пел «вечную память»; мы с о. Андроником и Асклипиодотом несколько верст шли за гробом пешком; пение «Святый боже…» далеко разносилось
по лесу, и было что-то неизъяснимо торжественное в этом светлом осеннем
дне, который своим прощальным светом освещал наше печальное шествие.
Все молчали. Егор Михайлович велел принесть, к завтрашнему
дню рекрутские деньги,
по семи копеек с тягла, и, объявив, что всё кончено, распустил сходку. Толпа
двинулась, надевая шапки за углом и гудя говором и шагами. Приказчик стоял на крыльце, глядя на уходивших. Когда молодежь-Дутловы прошли за-угол, он подозвал к себе старика, который сам остановился и вошел с ним в контору.
— Стелла! — крикнул Аян. Судорожный смех сотрясал его. Он бросил весло и сел. Что было с ним дальше — он не помнил; сознание притупилось, слабые, болезненные усилия мысли схватили еще шорох
дна, ударяющегося о мель, сухой воздух берега, затишье; кто-то — быть може, он —
двигался по колена в воде, мягкий ил засасывал ступни… шум леса, мокрый песок, бессилие…
Я объяснил ему мою просьбу; вероятно, толстый господин не очень бы
двинулся для меня, но он знал, что князь хотел заманить меня в свою труппу, и, предоставляя себе делать мне отказы и неприятности впоследствии, счел за нужное теперь уступить моей просьбе и сам отправился к князю для переговоров
по такому важному
делу.
Ведь в природе кедр и иссоп питаются и цветут, слон и мышь
движутся и едят, радуются и сердятся
по одним и тем же законам; под внешним различием форм лежит внутреннее тождество организма обезьяны и кита, орла и курицы; стоит только вникнуть в
дело еще внимательнее, и увидим, что не только различные существа одного класса, но и различные классы существ устроены и живут
по одним и тем же началам, что организмы млекопитающего, птицы и рыбы одинаковы, что и червяк дышит подобно млекопитающему, хотя нет у него ни ноздрей, ни дыхательного горла, ни легких.
Сидит пришелец за столом.
Чихирь с серебряным пшеном
Пред ним не тронуты доселе.
Стоят! Он странен, в самом
деле!
Как на челе его крутом
Блуждают,
движутся морщины!
Рукою лет или кручины
Проведены они
по нем?
Гляжу: опять тень показалась, и
движется она уже
по выгону (а выгон-то от луны белесоватый) этаким крупным пятном; понятное
дело: зверь, лисица или волк.
Тихо
двигалась, растянувшись длинным хвостом, эта оригинальная смесь племен, одежд и языков. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом и подпекало порядочно. То и
дело приходилось останавливаться из-за глубоких болот. Саперы тогда устраивали мостки, набрасывая доски, и
по ним переходил один за другим отряд…
По таким болотам пришлось идти большую часть пути, и, разумеется, отряд
двигался чрезвычайно медленно, делая не более версты в час.
И солнце, ослепительно яркое, каждый
день приветливо смотрит с голубой высокой прозрачной выси,
по которой стелются белые, как только что павший снег, кудрявые, причудливо узорчатые перистые облачка. Они быстро
движутся, нагоняют друг друга, чтобы удивить наблюдателя прелестью какой-нибудь фантастической фигуры или волшебного пейзажа, и снова разрываются и одиноко несутся дальше.
Опять
по топям,
по густым рисовым полям усталый отряд
двигался к Го-Конгу. Шел
день, шел другой — и не видали ни одного анамита в опустелых, выжженных деревнях, попадавшихся на пути.
Днем зной был нестерпимый, а
по вечерам было сыро. Французские солдаты заболевали лихорадкой и холерой, и в два
дня до ста человек были больны.
Темнота на горизонте сквозила —
день начал брезжить.
По небу
двигались большие облака, а за ними блестели редкие побледневшие звезды; земля была окутана еще мраком, но уже можно было рассмотреть все предметы; белоснежная гладь реки, пар над полыньей и деревья, одетые в зимний наряд, казалось, грезили и не могли очнуться от охватившего их оцепенения.
Андрей Иванович, в ожидании Александры Михайловны, угрюмо лежал на кровати. Он уж и сам теперь не надеялся на успех. Был хмурый мартовский
день, в комнате стоял полумрак;
по низкому небу непрерывно
двигались мутные тени, и трудно было определить, тучи ли это или дым. Сырой, тяжелый туман, казалось, полз в комнату сквозь запертое наглухо окно, сквозь стены, отовсюду. Он давил грудь и мешал дышать. Было тоскливо.
В Париж я только заглянул после лондонского сезона, видел народное гулянье и
день St.Napoleon, который считался
днем именин императора (хотя св. Наполеона совсем нет в католических святцах), и
двинулся к сентябрю в первый раз в Баден-Баден —
по дороге в Швейцарию на Конгресс мира и свободы. Мне хотелось навестить И.С.Тургенева. Он тогда только что отстроил и отделал свою виллу и жил уже много лет в Бадене, как всегда, при семье Виардо.
Небывалое
дело. Директор наш Куликов устроил на масленице в гимназии бал, — с приглашенными гимназистками, с угощением, с оркестром музыки. Необычно было видеть знакомые коридоры,
по которым
двигались разряженные барышни, видеть классы с отодвинутыми партами, превращенные в буфеты, курительные, дамские комнаты.
— Братья, а ведь он правду говорит! В самом
деле, бедные люди
по неразумию и слабости гибнут в пороке и неверии, а мы не
двигаемся с места, как будто нас это не касается. Отчего бы мне не пойти и не напомнить им о Христе, которого они забыли?
Старичку пошел семьдесят четвертый год.
Двигался он довольно бодро и каждый
день, какая бы ни была погода, ходил гулять перед обедом
по Пречистенскому бульвару.
Солнце садилось за бор. Тележка, звякая бубенчиками, медленно
двигалась по глинистому гребню. Я сидел и сомнительно поглядывал на моего возницу. Направо, прямо из-под колес тележки, бежал вниз обрыв, а под ним весело струилась темноводная Шелонь; налево, также от самых колес, шел овраг, на
дне его тянулась размытая весенними дождями глинистая дорога. Тележка переваливалась с боку на бок, наклонялась то над рекою, то над оврагом. В какую сторону предстояло нам свалиться?
Обозы прежним густым потоком
двигались по широкой колонной дороге. Эта дорога была заблаговременно проложена русскими, но была проложена так заблаговременно, что ко
дню отступления добрая половина мостов сгнила и провалилась; обозы шли мимо мостов, накатывая дороги прямо через русла замерзших ручьев. Если бы была грязь, если бы были дожди?..
Утром на заре мы
двинулись. Весь наш корпус переводился с правого фланга в центр.
По дорогам сплошными массами тянулись пехотные колонны, обозы, батареи и парки. То и
дело происходили остановки…
День спустя, Екатерина
двинулась в Петергоф, во главе ликующего войска. В поэтическом свете прозрачной петербургской ночи, красовалась на коне, верхом по-мужски, искусная и изящная наездница. На ней был гвардейский мундир времен Петра I, через плечо русская голубая лента, на голове шляпа в ветвях, из-под которой выбивались красивые локоны. Подле ехала молоденькая восемнадцатилетняя графиня Екатерина Романовна Дашкова в таком же наряде.
Здесь нагнало его новое известие, что в тот же
день рота на подводах и казаки выступили из Шклова, напали уже на следы шайки и быстро
по этим следам
двигаются на Друцк.